В аду – аврал. Кипит работа,
бедняг-чертей бросает в жар:
заклинил наглухо ворота
Егор Тимурович Гайдар.

То изнутри его толкают,
а то снаружи тычут в зад,
шампунем, маслом поливают,
он – не вперед и не назад!

Сам Сатана примчался в спешке,
налег плечом – увы, никак…
Кричит: - Да где же этот грешник
отъел себе такой пердак?!

Дежурный чёрт спешит с докладом:
- Где-где – в России! Он один
семь миллионов мором-гладом
извел народу, Господин.

Считай, он сам их всех и слопал,
так и не диво, что широк…
Кольнуть его трезубцем в жопу?
- А если лопнет? - Не дай Бог!

Меж тем из душ новоприбывших
(а их немало собралось)
выходит эдакий парнишка:
большие руки, мощный торс,

на прессе кубики бугрятся,
и дельтовидные – вполне…
Он, и не думая стесняться,
подходит прямо к Сатане

и говорит ему:- Послушай,
не надорвать бы вам пупки…
Дозволь-ка мне по этой туше
слегка въебать с одной руки?

Рассвирепел Владыка ада:
- Презренный смертный, ты нахал!
Да что ты можешь? - Было надо –
рукой автобусы тягал…

- Ну, что ж, попробуй. За работу,
когда осилишь ты ее,
клянусь, не пожалею квоты –
поедешь в райской житье!

А не осилишь – твою душу
велю швырнуть в кипящий кал…
Но парень черта не дослушал,
шагнул к Гайдару – и въебал.

Ударил сноп говна и пара!
И, испуская жуткий рёв,
душа товарища Гайдара
умчалась в сторону котлов.

Аплодисменты! Поздравленья!
А Сатане уже несут
бланк по УДО освобожденья
и апелляшку в Страшный Суд.

- Сдержал свое ты, смертный, слово.
Сдержу и я. Кого писать?
- Ну что ж, пиши – Турчинский, Вова…
А Трахтенбергу – не въебать?

- Да ладно, успокойся, парень –
бери манатки, топай в рай.
Мы сами этих двух попарим,
а ты – со Штирлицем бухай!

Подвядшая мимоза. Поникшие тюльпаны.
Уставшие мужчины столпились, как бараны.
И мнут в руках подарки, и комкают обертки,
И думают, когда же возьмут подарки тетки.
А ведь еще, возможно, и речь толкать придется.
А может, чмокать в щеку. Ну вот, сейчас начнется...
Но невдомек беднягам, что теткам тоже гадко,
Кому он, на фиг, нужен, восьмое это, марта?

Когда-то я стану бабушкой,
Седой и корявой старушкой
В засаленном старом фартушке,
С привязанной к попе подушкой.
И, ползая неуверенно,
Себе помогая клюшкой...

Нет, нет, я совсем не уверена,
Что буду такой старушкой.

С зажатой в зубах сигареткой,
С блестящей сережкой в ухе
Я буду старой кокеткой
На зависть другим старухам.

Я буду внучке подружкой,
А внуку - партнершей в танце.
Я буду смотреть порнушку
И сочинять романсы.

Я расскажу своим внукам,
Пока им еще не известно,
Что жизнь - занятная штука,
Что жить так интересно.

Я их научу смеяться
В голос, а не украдкой,
Я их научу держаться
За жизнь эту мертвой хваткой.

И как-то снежной зимою,
Свой коньячок попивая,
Устало глаза прикрою,
Скажу: «Неплохо жила я».

И сложатся в холмик камушки,
Травой зарастет пригорок...
Когда-то я стану бабушкой,
Но, думаю, очень нескоро.

Если ты легко и просто
выбил двери головой,
значит ты тупой и толстый,
а не сильный и крутой!

Когда в делах твоих порядок,
Когда душа твоя поет,
Не сомневайся - кто-то рядом
Все это дело обосрет...

Вот проснусь я утром,
посмотрю на рожу -
больше пить не буду,
но и меньше тоже...

Идет девчушка молодая
И ноги прямо от ушей,
А у моей жены короче,
Такие ноги бы моей...

А вот блондинка с пышным бюстом,
Размера пятого, поди...
А у жены там почти пусто -
Да жаль, что бог не наградил...

У этой попка, словно персик,
А у жены поменьше чуть.
Вот так с работы возвращаюсь,
Чтобы жене в глаза взглянуть.

Звоню. Она открыла двери.
Смотрю и радуюсь судьбе:
"Родная, можешь мне не верить,
Все время думал о тебе!"

И если всё ему прощать,
Могу вам твёрдо обещать:
Он будет вечно вас любить!
Зачем от дуры уходить...

Хорошо быть кисою,
хорошо - собакою.
Где хочу пописаю,
где хочу покакаю.

Вырыл ямку лапкою,
Положил какашку,
И ненадо попку
Вытирать бумажкой...