Мужское отрезвленье - не измена,
Красавицы, как вы не хороши,
Очарованье внешности мгновенно,
Краса лица, - не красота души.

Печать красы, как всякий отпечаток,
Когда-нибудь сотрется и сойдет,
И слабость, и душевный недостаток
Любить не сущность, а её налёт.

Сама же красота иного корня
И вся насквозь божественна до дна.
И к этой красоте, как к силе горной,
В нас вечная любовь заронена.

Та красота стоит в душевном строе
И никогда не может стать стара,
Навек блаженны любящие двое,
Кто живы силами её добра.

Лишь между ними чувством все согрето,
И если есть на свете рай земной,
Он во взаимной преданности этой,
В бессмертной этой красоте двойной.

1842

Перевод Бориса Пастернака

Глаза с туманной поволокою,
Полузакрытые истомой,
Как ваша сила мне жестокая
Под стрелами ресниц знакома!

Руками белыми, как лилии,
Нас страсть заковывает в цепи.
Уже нас не спасут усилия.
Мы пленники великолепья.

О взгляды, острые, как ножницы!
Мы славим вашу бессердечность
И жизнь вам отдаем в заложницы,
Чтоб выкупом нам стала вечность.

1842

перевод Бориса Пастернака

Когда ты, как жаркое солнце, взошла
На тусклом, невзрачном моем кругозоре
И после унылых дождей без числа
Настали прозрачные, ясные зори,

Я думал — ты светоч над жизнью моей
В дороге средь мрака ночного и жути.
Куда ж ты? Как прежде, лучи эти лей.
Опять я в потемках стою на распутьи.

Я радость люблю и совсем не ворчун.
Свети мне, чтоб вновь на дорогу я вышел
И снова, коснувшись нетронутых струн,
В ответ твое дивное пенье услышал,

Чтобы в отдалении отзвук возник,
Чтоб нашим согласьем наполнились дали,
Чтоб, только повздоривши, мы через миг
Не помнили больше недолгой печали.

Едва на тебя набегут облака,
Кончаются радости все и забавы.
Пред этим мне всякая жертва легка,
И я для тебя отказался б от славы.

1840

Перевод Бориса Пастернака

Я часто думаю: красивая ли ты?
Не знаю, но краса с тобою не сравнится!
В тебе есть то, что выше красоты,
Что лишь угадывается и снится.

Я, наверное, так любил,
Что скажите мне в эту пору,
Чтоб я гору плечом свалил,-
Я пошел бы, чтоб сдвинуть гору!

Я, наверное, так мечтал,
Что любой бы фантаст на свете,
Мучась завистью, прошептал:
- Не губи! У меня же дети...

И в тоске я сгорал такой,
Так в разлуке стремился к милой,
Что тоски бы моей с лихвой
На сто долгих разлук хватило.

И когда через даль дорог
Эта нежность меня сжигала,
Я спокойно сидеть не мог!
Даже писем мне было мало!

У полярников, на зимовке,
Раз, в груди ощутив накал,
Я стихи о ней написал.
Молодой, я и сам не знал,
Ловко вышло или не ловко?

Только дело не в том, наверно,
Я светился, как вешний стяг,
А стихи озаглавил так:
'Той, которая любит верно!'

Почему на земле бывает
Столько горького? Почему?
Вот живет человек, мечтает,
Вроде б радости достигает...
Вдруг - удар! И конец всему!

Почему, когда все поет,
Когда вот он я - возвратился!
Черный слух, будто черный кот
Прыгнув, в сердце мое вцепился!

Та же тропка сквозь сад вела,
По которой ко мне она бегала.
Было все: и она была,
И сирень, как всегда цвела,
Только верности больше не было.

Каждый май прилетают скворцы.
Те, кто мучился, верно знают,
Что, хотя остаются рубцы,
Раны все-таки зарастают...

И остался от тех годов
Только отзвук беды безмерной,
Да горячие строки стихов:
'Той, которая любит верно!'

Я хотел их спалить в огне:
Верность женская - глупый бред!
Только вдруг показалось мне
Будто кто-то мне крикнул:- Нет!

Не спеши! И взгляни пошире:
Пусть кому-то плевать на честь,
Только женская верность в мире
Все равно и была и есть!

И увидел я сотни глаз,
Заблестевших из дальней тьмы:
- Погоди! Ты забыл про нас!
А ведь есть на земле и мы!

Ах, какие у них глаза!
Скорбно-вдовьи и озорные,
Женски гордые, но такие,
Где все правда: и смех и слеза.

И девичьи - всегда лучистые
То от счастья, то от тоски,
Очень светлые, очень чистые,
Словно горные родники.

И поверил я, и поверил!
- Подождите!- я говорю.-
Вам, кто любит, и всем, кто верен,
Я вот эти стихи дарю!

Пусть ты песня в чужой судьбе,
И не встречу тебя, наверно.
Все равно. Эти строки тебе:
'Той, которая любит верно!'

Когда б за все, что совершили мы,
За горе, что любимым причинили,
Судом обычным каждого б судили,
Быть может, избежали б мы тюрьмы.

Но кодекс свой у каждого в груди,
И снисхождения не смею ждать я.
И ты меня, любимая, суди
По собственным законам и понятьям.

Суди меня по кодексу любви,
Признай во всех деяньях виноватым,
Чтоб доказать мою вину, зови
Минувшие рассветы и закаты.

Все, чем мы были счастливы когда-то
И что еще живет у нас в крови.

Вы нашли, как всегда,
Самый точный ответ –
Не сказали Вы «да»,
Не сказали и «нет».

Как наука глупа,
Уже тысячи лет
Для нее чепуха
Если сразу «да-нет».

Жизнь, - она ведь мудра,
Как там ты не крути.
Логика – лишь игра,
Бессердечный фетиш.

К черту логику всю,
Рассуждений всю цепь –
Шанс оставлен в раю
На земле уцелеть.

А мы стояли у окошка,
Там был сквозняк.
Я думала: всё понарошку,
Всё просто так.

Мы говорили о погоде
И о делах,
О книгах, прошлогодней моде
И о тортах.

Мне захотелось вдруг прижаться
К его руке...
М-да, всё-таки, стоять опасно
На скозняке!

Сохрани меня косточкой вишни
в ладони.
Может быть прорасту
на исходе апреля,
когда лишь подснежник
березовые коктейли
дегустирует ночью
пред восходом
Луны,

Когда снегири не успели - на север,
а грачи их уже
по-хозяйски вальяжно
с ветки
на ветку
крыльями просят назад
во вчерашнюю зиму,

Когда еще смутное время
на тротуарах в полупроснувшемся,
полуморозном, полуленивом,
еще не крылатом ветре
поглощает улыбки
прохожих.

Может быть прорасту
южанкою-дикой-вишней,
которой тесно
между
лужами-тучами-
астрами-звездами,
Тесно дарить свою сочность
безупречно красивой вечности,

Но так привольно
между
Марсом-Венерою-
линией жизни-
тактами сердца
в предместье луны,
Вольно нести свою нежность
безгранично живой ладони.

Сохрани меня - я прорасту,
когда о любви уже не говорят словами.